Книга Похищение Европы  - Юлия Маркова

Когда я шла к площади Святого Петра, то даже не чувствовала тяжести своего тела и шершавого трения о его кожу грубой власяницы – единственной одежды, что укрывала его от нескромных взглядов и палящих лучей солнца. Но мне все равно; сейчас для меня это лучшие одежды. Легок был мой путь к месту покаяния. Многие ли мои предшественники – то есть кающиеся грешники – могли бы сказать о себе то же самое? Не знаю. Но сама я в этот момент так сильно ощущала поддержку Всевышнего, что мне казалось, будто Он буквально ведет меня под руку. С восторгом я осознавала в себе все радостные перемены, которые произошли силой Его благодати. И потому я, шевеля губами, беспрестанно молилась, вознося Ему хвалу.

Солнце ослепительно сияло в этот день, и это тоже было знаком Его особого благоволения к мне. Он будто бы показывал мне сияние истины и свет вечной жизни в блаженстве подле Престола Его… Это было то, куда я целенаправленно шла путями своего духа. Покаяние и очищение… Скверна спадет с меня – и воистину воспарит душа моя, открытая Ему, полная доверия и любви… Я стремлюсь к этому – и трепещу в предчувствии освобождения…

Жарко, солнце палит мою голову, но ведь это всего лишь ощущения тела… Осознание греховности опаляет меня сильнее. Хочется пить. Но что такое жажда физическая по сравнению с жаждой духа, которую я испытываю во сто крат сильней! Жажда прощения владеет моим существом, и стремлюсь я припасть к тому источнику, который и есть Жизнь, который утоляет сполна всех жаждущих; но напиться из источника этого невозможно – ибо непознаваем и бесконечен Господь…

На площади тихо и пусто. Но вот стал собираться народ. Подтягиваясь на площадь со всех улиц подобно тому, как реки впадают в море, очень быстро люди образовали целую толпу – и все они смотрят на меня… Именно ради этого они пришли сюда – послушать покаяние Евы Браун, бывшей любовницы чудовища по имени Адольф… Кроме того, мое покаяние будет транслироваться по радио и сниматься на кинопленку… Ведь согрешили мы перед всеми, и каяться теперь перед Богом и людьми надо так, чтобы это смог увидеть каждый. Когда священники, готовившие меня к обряду, сообщили об этой детали моего покаяния, они наверняка ждали моих возражений и приготовились убеждать меня в том, что это необходимо сделать. Но им не пришлось пускать в ход свои аргументы. Я сама хотела, чтобы меня услышал весь мир. Я хотела предостеречь тех, кто готов был вступить на мой путь, и дать надежду тем, кто, ведомый страхом, выполняет предписания сатанинского режима. Я хотела сказать всем им – выход есть! Как я ощутила Божью любовь – так же и им доступна Благодать Небесная… Ибо только нераскаявшиеся прокляты Богом навеки, всех остальных Он готов принять в свое лоно и дать утешение и прощение Свое…

Я стою у Ватиканского обелиска, прямо перед собой я вижу роскошный Собор Святого Петра – полный величия, он будто бы тоже застыл в торжественном ожидании главного момента сегодняшнего дня. Когда здесь еще происходило нечто подобное? Я этого не знаю; впрочем, наверняка я не первая в истории Католической Церкви, кто будет приносить публичное покаяние.

Вокруг себя я слышу гул голосов. Народу столько, что яблоку негде упасть, причем в первых рядах я вижу нескольких кинооператоров… И вот на лестнице появился Папа со свитой – они медленно спускаются вниз. Белые с золотом одежды Папы, красные как кровь, парадные сутаны кардиналов, и среди них, как суровый бойцовый сокол среди пышных павлинов – женщина неопределенных лет в дамском варианте полевой формы русского генерала. Неужели после того как я принесу это покаяние, в качестве епитимьи меня отдадут русским? Но я все приму. Я буду со смирением нести все то, что возложит на меня Господь…

Спустившись по ступеням, Папа выступает перед своей свитой и поднимает руку – тут же устанавливается тишина; все застыли, устремив взгляды на понтифика. В этот момент словно бы какая-то мягкая сила заставила меня опуститься на колени.

Речь Папы на латыни звучала внушительно и вначале даже как-то строго. Даже если бы не перевод, по модуляции его голоса можно было примерно догадаться, о чем он говорит. Смысл же его речи заключался в том, что Господь привел меня сюда, чтобы я могла очиститься от своих грехов, показав всему миру, что, даже находясь в непосредственной близости от того, чьей душой полностью завладел Сатана, можно разорвать порочный круг и вырваться к Богу, к свету, к спасению души и к вечной жизни.

В конце Папа добавил, что обряд покаяния будет проводиться согласно древним, почти забытым установлениям – то есть публично, ибо прегрешения, подобного моему, не бывало от первых веков христианства. Все это будет совершаться в противовес творимому Гитлером и должно нести глубокий смысл: та, что любила поклоняющееся Сатане чудовище, угрожающее всему миру, вернулась в объятия Господа, дабы обрести прощение Его и жизнь вечную… Вернулась сия заблудшая дочь чудом – Господь позволил ей избежать смерти во грехе и после этого бережно вел ее к Церкви Своей. И вот – свершается нынче воля Его: Ева Браун желает смыть с себя мерзость греха и достойно войти в семью возлюбленных чад Господних… И тем более символично происходящее сегодня, что вечный враг рода человеческого в настоящий момент гоним теми силами, что Господь собственной рукой направил на праведную борьбу. Адепты Сатаны бегут, мерзкие капища горят в очищающем огне… Но борьба с Нечистым должна происходить еще и на духовном уровне – в душах и умах. Где та черта, за которой – только бездна? Где тот предел, переступив который, уже невозможно вернуться?

– Женщина, которую вы видите, стояла у самого края этой черты, балансируя над пропастью, – гулко разносился по площади голос Папы, – но восстал дух ее против всех мерзостей, что творил проклятый любовник ее, и возжелала она спасти душу свою, отдав ее Господу – и откликнулся он на чистосердечный порыв ее и приготовил ей пути, которые должны были привести ее к Нему… И вот – стоит она перед вами, сокрушенная, коленопреклоненная, готовая принести покаяние… Так давайте же будем внимать словам ее, вознося славу Отцу нашему Небесному, благодаря его за то, что спас заблудшую душу в пример всем тем, кому еще предстоит последовать ее путем… Молись и кайся, грешная душа… – он протянул ко мне руку, как бы приглашая приблизиться, – молись и кайся…

Я ползла к Папе на коленях, произнося слова покаяния. Слезы лились из моих глаз – слезы облегчения, осознания великой Любви Господней, давшей мне эту возможность раскаяться и стать достойной Его прощения. Я говорила слова, что шли напрямую от моего сердца – и все, кто стояли на площади, замерев, внимали им. Мне же казалось, что священные, покаянные эти слова – наиважнейшие слова в моей жизни – разносятся по всей Вселенной… Мне представлялся Господь, в величии Своей славы восседающий на Небесном Престоле – внимающий мне, источающий милость и бесконечную благодать, умиротворяющий и облегчающий душу мою. Сияние славы Его обволакивало меня – и я не чувствовала ни тверди под коленями, ни жесткости власяницы, ни жажды, ни палящих лучи светила…

Когда я доползла до Папы, он приказал мне встать и поведать всю свою историю – от начала до конца. Я принялась рассказывать… Это была публичная исповедь – и я была к ней готова. В этот момент я не думала о том, что меня, затаив дыхание, слышит весь мир. Мне казалось, что наверняка Адольф, также прильнув к радиоприемнику, внимает моим словам, еще больше сатанея от бессилия что-то изменить и от осознания собственного краха и крушения своих надежд… Я рассказывала свою историю всему миру так, словно бы я рассказывала ее лично Господу. Я перечислила все свои грехи, и их оказалось гораздо больше, чем я могла предположить когда-то – воистину Господь помог мне извлечь их все из глубин моего сознания. Ни малейшего сомнения или же смущения не испытывала я при этом. И это мое повествование каким-то мистическим, а скорее, божественным образом все дальше отодвигало от меня ту мою прошлую бытность – бытность Евы Браун, любовницы Гитлера. Через мои слова о себе, о собственной жизни, о заблуждениях и грехах на свет рождалась какая-то новая женщина – совсем другая, не имеющая ничего общего с Евой Браун. Точнее, это была она же – но такая, словно вся приставшая шелуха вдруг слетела с нее, обнажив под темным уродливым слоем нежную и прекрасную суть, изначально запечатленную в ней Создателем…